Смерть Гордыни. Р.Ч. Спрол младший

 Однажды у меня была подруга, которую можно было назвать классическим либералом. Пожалуйста, не поймите меня неправильно, она не была классическим либералом в том смысле, что она явно выражала стремление к свободе, и скептически относилась к роли государства. Нет, как это ни странно, но эта молодая девушка была прототипом современного либерала. Она никогда не относилась с неприязнью к какой-либо социальной деятельности. Она была настолько далека от центра, что ее можно было отнести к самому краю левого крыла. Она закончила Мекку либерализма - Калифорнийский Университет в Беркли. То, что она заблуждалась, побудило меня не обрывать наши отношения, а попытаться положить конец ее либерализму. И я стал, хотя и на короткое время, вольным евангелистом на открытом рынке. Я начал с того, что объяснил, что даже Маркс признавал, что свободная экономика может иметь эффективное производство. Проблемой в капиталистической экономике для него было не производство, а распределение созданной продукции. До этого момента, поскольку я соглашался с Марксом, и она со мной соглашалась. Тогда я использовал мою любимую аналогию, и сказал, что капитализм производит разные порции пончика, а социализм равные.

Проблема была в том, что она не видела проблемы. Пытаясь помочь ей увидеть смысл, я спросил: "В каком мире ты предпочла бы жить: в мире, где все зарабатывают 5 000$ в год, или в мире, где самые бедные зарабатывают 100 000$ в год, а самые богатые 10 000 000$?" И она без колебания сделала свой выбор: лучше чтобы все были за чертой бедности, чем кто-то имел больше других.

Эгалитаризм глубоко укоренился в нашей культуре. Мы взяли мудрое понимание наших отцов, о том, что все люди созданы равными и извратили его неузнаваемости. Они говорили, что закон не должен взирать на положение и богатство, чтобы справедливость была на самом деле для всех. Но как только кто-то сует нос в наши дела мы недовольны и забываем про "равные возможности". Общество хотели организовать таким образом, чтобы все начинали на равных условиях. А когда из этого ничего не вышло, мы скатились до того, чтобы уравнять людей так, чтобы все финишировали вместе. Теперь мы добиваемся, чтобы все заканчивали наравне.

В этом может быть объяснение того, почему для Американских Христиан так трудно воспринять учение об избрании, особенно в таком виде, как это выражено в учении об Ограниченном Искуплении. Наше восприятие справедливости не построено на понятиях беспристрастности или честности, но основано на идее всеобщего уравнивания, что довольно часто несправедливо. Мы, Американцы, стремимся обращаться с Божьей благодатью также, как наши школьные учителя обычно относятся к сладостям, - мы можем их есть, если только их достаточно, чтобы досталось всем. И мы рассуждаем так: если Бог являет милость кому-то из людей, - то Он просто обязан явить ее всем остальным. Слава Богу, что наш Царь выше всех этих причуд нашей культуры. Слава Богу, что Он не подвержен ошибкам своих подданных.

Джон Оуэн в своем, наверное самом выдающемся труде - "Смерть смерти в смерти Христа", всеми силами старается помочь нам увидеть исполнение присущего только Богу исключительного права: являть или не являть Свою милость тому, кому Он пожелает. Поскольку мы все грешники, Бог должен нам только справедливое проклятие. Но Бог, богатый милостью, снизошел до того, чтобы явить Свою милость тем, кого Он избрал, по Своей благой воле. Он дарует милость некоторым, а остальным Он являет справедливость.

Но это не просто Американский дух эгалитаризма преграждает нам дорогу. Мы довольно странные люди, которые не только хотят одновременно жить в стране с одинаковыми привилегиями для всех, но мы также хотим зарабатывать то, что у нас есть. То есть мы всегда готовы что-то предпринять. В конце концов, нельзя завоевать континент, сидя на одном месте и ожидая своей доли пирога. Это подталкивает нас к различным формам пелагианства, где мы цепляемся за наш собственный путь на небеса. Эти противоречия примиряются друг с другом в том, что мы хотим, чтобы Бог одинаково относился ко всем  не из-за того, что в этом наша единственная надежда, но чтобы когда мы выиграем марафон до небес, мы могли хвалиться, что сделали это сами. В конечном счете, мы хотим, чтобы Бог относился ко всем одинаково не для того, чтобы Он импонировал социалистам, но потому что мы сами хотим предстать в лучшем свете. Мы хотим похвалы.

В то время как "Смерть смерти в смерти Христа" наносит смертельный удар идее, что Бог относиться к нам всем совершенно одинаково, это смерть Христа уничтожает всякую мысль о том, что мы можем сделать что-то сами. Смерть Христа не дает возможности спастись всем, и не гарантирует спасения кому-либо из нас. Его смерть не двигает нас ближе к финишу, чтобы победили лучшие. Нет, Он умер, потому что мы сами по себе мертвы. Отодвиньте мертвого человека на один сантиметр от финишной линии, и он никогда не добежит. Но в Его смерти мы обрели жизнь. Это мудро сказано, что человек не может рвануть до финишной прямой к спасению. Он не добавляет само зародившуюся веру на весы. И не прибавляет свои дела к финальному подведению итогов. Нет, человеку, чтобы получить спасение, нужно иметь нужду в нем. Он приносит грехи, которые нужно покрыть. Так пусть никто не хвалиться.

www.ligonier.org