Письмо Кальвина Фарелю (1539)
Богословие - Труды Жана Кальвина

 

Бесплодные попытки объединить две церкви - Синод в Цюрихе - Недоверие Буллингера Буцеру - Параллель между Лютером и Цвингли - Кальвин подумывает о женитьбе - Новости из Германии - Политика церковных Электоров - Французская церковь Страсбурга - Обращение двух анабаптистов.

 

Страсбург, 28 Февраля [1539].

Я тщательно объяснил братьям те вещи, которые ты мне передал по поводу твоей пресвитерии. Они и одобрили, и приняли твои призывы с весьма искренним и внимательным слушанием, поскольку они ясно осознали и поняли мотивы, из которых это было сделано, и что опасность, которая тебя тревожит, вовсе не воображаемая. Они, таким образом, предпримут усилия, насколько это лежит в их силах в такие беспокойные времена, как нынешние, чтобы твои предупреждения не были преданны им казалось бы в тщете. То последнее, что ты настоятельно убеждаешь, достичь согласия с людьми из Цюриха, позволяет смело предположить, что ты не полностью понимаешь, насколько ревностно и с какой верностью, наши друзья напрягаются, чтобы продвинуть это дело.

Со времени сбора этого последнего синода они не оставили без внимания ни одного способа, с помощью которого, хотя бы в самой малой степени, они могли бы, по крайней мере, уменьшить или успокоить их негодование; так что они даже начали надеяться вскоре привести их обратно к правильному пониманию и полному благоволению по отношению друг к другу. Но как может показаться, тем не менее, что они не забыли или приема, который был им оказан в тех местах, или то, как их отпустили, и те слухи, которые после были распространены как об их действиях, так и о письмах, которые были вслед за этим написаны. Из-за того что они сами по себе могли произвести только слабое впечатление, они привлекли всех достойных людей, которые имели среди них власть, чтобы в будущем были достигнуты некие условия мира, или, по крайней мере, некоторое уменьшение разногласий.

Тем временем Буллингер публикует свое письмо, в котором он рассматривает Перебежчика и Флюгера как камни преткновения и помехи для продвижения Евангелия. Нет такого слепца, который не понял бы, что этими псевдонимами он указывает на наших друзей. Но они были достаточно терпеливы, чтобы своим примером показать, что не следует отвечать бранью на брань, и сдерживали свое сильное возмущение пока Эразм, один из цюрихских служителей, не прибыл в Страсбург. С добрым юмором и вежливостью мы увещевали его. Они не дали нам даже слова объяснения; но несколько погодя, не без их ведома, Библиандр написал Стурму, что мы мучили себя тем, что неправильно это поняли, поскольку Буллингер вовсе не собирался атаковать Буцера, но тех в Вюртемберге, которые примкнули к общему соглашению, поскольку они сами признались, что они не всегда имели ясное понимание Причастия, а что касаемо Буцера, то, что было сказано в Цюрихе, не более чем то, что может быть применено, с совершенной пристойностью к нему. Таким образом, нет ничего такого, о чем мы могли бы дискутировать, как если бы с нашей стороны было хоть какое-нибудь затруднение для них, чтобы прийти к полному соглашению, или к этому моменту была попытка с нашей стороны предотвратить совершенное примирение.

И далее, по правде говоря, мы не были для них ни кем иным, как друзьями, хотя они и показали свое дурное расположение к нам. Если бы ты знал, с какой скромностью вели себя наши друзья, ты был бы постыдился требовать от них чего-либо большего.

Эти хорошие люди возгораются гневом, если кто-либо предпочитает Лютера Цвингли, как если бы Евангелие должно погибнуть, если Цвингли хоть в чем-то уступит. Нет, на самом деле, Цвингли ни в чем не пострадал; поскольку если их сравнивать, ты сам знаешь насколько Лютер предпочтительней. И таким образом, я вовсе не одобряю те стихи Зебедиуса, в которых он полагает, что не может восхвалить Цвингли в достаточной мере, если только не скажет о нем: "мирянам иметь надежду на великого". Вот, поскольку мы все согласны с тем, что это плохо, - говорить злое над прахом и тенью ушедших; так это было бы непочтительно в высшей степени, думая о таком человеке, не использовать выражения высокого почтения. Хотя это правда, что, тем не менее, должна быть умеренность в восхвалении, что Зебедиус сильно упустил из виду. Таким образом, я далек от того, чтобы согласиться с ним, что в нынешнее время, я вижу многих более великих -  я могу надеяться, что такие будут еще, и законно желать, чтобы все были такими. Скажи, дорогой Фарель, если кто-нибудь превозносил бы Лютера в такой манере, разве жители Цюриха не роптали бы, и не возражали бы, что Цвингли был оставлен позади другим? Ты скажешь, глупость; как если бы на самом деле, только они, люди с пониманием, благосклонны к Лютеру. Но это предназначено только для тебя.

Я сам, также, был весьма утомлен обсуждать это дело о Кариоли, или скорее, я просто вымотан этим; и поэтому еще больше желаю тебе наслаждаться ожидаемым покоем, если конечно не случиться очередная проблема. Если бы только случилась хоть одна возможность, чтобы привычным и верным способом я мог поведать тебе все мои надежды и страхи, и в свою очередь выслушать то, что у тебя на уме и получить от тебя помощь, чтобы мы были лучше подготовлены.

Превосходная возможность будет для твоего возвращения сюда, если, как я надеюсь, будет свадьба. Мы ищем возможности, чтобы невеста приехала сюда сразу после Пасхи. Но если ты точно приедешь, свадебная церемония может быть отложена до твоего приезда. У нас достаточно времени, чтобы известить тебя заранее. Прежде всего, в таком случае, я прошу тебя, как друга, приехать. И чтобы ты дал мне твердое обещание, что ты приедешь. Поскольку это всецело необходимо, чтобы кто-нибудь оттуда был здесь и совершил церемонию и испросил благословения на брак. Я бы хотел, чтобы это был ты, чем кто-либо иной. Поэтому, подумай, стоит ли тебе предпринимать из-за меня такое путешествие. Хотелось бы мне знать выйдет ли что-нибудь хорошее из этих беспокойств, которые всполошили Женеву. Дела должны будут принять тот или иной оборот еще до того, как ты сможешь приехать сюда.

Германия, как всегда, в подвешенном состоянии, в ожидании великих событий. Есть весьма неконкретные предположения, что Император нацелился на большее, чем он говорит. Наши друзья сейчас собрались в Смалкалде, где они будут совещаться, при любом исходе; так что, решат ли они дела через диспут с разумными аргументами, или разрешат их разногласия войной, они не будут застигнутыми врасплох и неподготовленными. Бог уже даровал нам то благо, что три из Епископов Электоров [имеющих права голоса] скорее предпочитают объединиться с нами для защиты свободы их страны, чем устраивать заговоры с Императором против нее.

Наша маленькая церковь держится как обычно. Герман вернулся к церковному общению, с совершенной искренностью, если конечно я не очень сильно ошибаюсь. Он подтвердил мне, что за пределами Церкви не может существовать надежды на спасение; он сказал, что истинная Церковь может быть найдена в нашей среде; так что он был отлучен, живя, как сектант, в отделение от нее. Он признал преступлением следовать другими путями и испросил прощения. Он изъявил желание научиться о Свободной воле, Божественности и Человечности Христа, Рождении свыше, Крещении младенцев и другим учениям, и воспринял нашу доктрину; он только замешкался на Предопределении, по поводу которого, тем не менее, он воспринял полностью мои взгляды, за исключением того, что он не мог объяснить или описать явно разницу между предузнанием и провидением. Он просил, тем не менее, чтобы это не стало затруднением в принятии его и его детей в Церковную общину. После чего, с этикетом, к которому взывала данная ситуация, я принял и поприветствовал ищущего прощения, и протянул ему руку от имени Церкви. После чего я крестил его маленькую дочь, которой было уже больше двух лет. Если я не впал в сильное заблуждение, он благочестивый и богобоязненный человек. Когда я призвал его к исполнению долга в возвращении назад, на истинный путь, других, он сказал: "Самое меньшее, что я могу сделать, так это быть таким же ревностным в возведении того, что я до этого разрушал."

Ганс, живущий в Ульме, кажется мне, раскаялся. Чтобы мы не хвалились, тем не менее, и не прославляли себя в этом служении, Господь смиряет нас тысячами способов. Поскольку наша ситуация здесь не лучше, чем у тебя, где ты говоришь, дела идут хуже некуда. Все же, в этих, во все в прочем безнадежных обстоятельствах, мы всегда имеем такое утешение, что мы не служим Богу зря, даже когда все наши труды, казалось бы, идут насмарку.

Если сочтешь нужным, передай письмо братьям, или, в противном случае, оставь его себе. Приветствуй всех от нас с наибольшим дружелюбием, хотя я сам желаю, от себя, поприветствовать так, отдельно от остальных.

Прощай, мой великолепный и сердечный брат. Все здесь с любовью приветствуют тебя, особенно Капито, Стурм и Клауди; а Буцер в отъезде. Но все они, в то же время, попросили меня ответить на твое письмо, когда я выложил им твои дружеские предупреждения; по поводу которых, они были весьма далеки от какой-либо обиды, но их уважение к тебе, которое едва ли может быть выше, только стало крепче.

Мой дорогой друг, снова прощай. Хотя я чувствую себя весьма истощенным, я не мог бы оставить написание этого письма.