НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ТЕОНОМИИ

Г.И.Уильямсон

«Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» (2 Тим.3.16). «Все Писание» для Павла означало весь Ветхий Завет, в том числе весь закон Моисея. Это означает, что законы Ветхого Завета имеют непреходящую ценность. Именно по этой причине Кальвин в своем комментарии на Пятикнижие Моисея учил, что каждый закон учит соблюдению определенного принципа. «Бог сделал так, что Он организовал все законы на основании Декалога. Он показал, каким образом каждый из них помогает нам понять смысл и цель остальных, и надлежащее применение и силу Десяти Заповедей».

Я убежден, что в целом реформатор прав. Я не думаю, что он был прав всегда, или что каждый закон можно казуистически подвести под что-либо из Декалога (многое, вероятно, соответствует не одной заповеди). Но я убежден, что каждый конкретный закон Ветхого Завета подразумевает соблюдение определенного принципа. На мой взгляд, теономисты здесь заслуживают похвалы. Они пытаются сделать в нашем поколении то, к чему стремился Жан Кальвин.

Тем не менее необходимо уточнить одно. С приходом Христа Моисеев закон был отложен раз навсегда. Если теономия стремится снова возродить его как систему, то я безусловно против этого. Но что я имею в виду? Я не вижу убедительных доказательств тому, что теономисты хотят именно этого. Это утверждают их противники, но этого никогда не говорили сами теономисты. Тем самым реально мы сталкиваемся с другим вопросом: согласны ли вы со свидетельством Закона, который «подтверждает учение Евангелия и регулирует нашу жизнь во славу Бога по Его воле» (Бельгийское Исповедание, 25)?  Я думаю, что ответ христианина может быть только положительным, и это касается и гражданского правления.

Проблема в том, что для многих теономия вызывает в сознании признак гражданского угнетения. Нам говорят: «Если мы приступим к этому, в конечном итоге мы начнем массово убивать людей». Да, согласно Ветхому Завету и его законом смертная казнь полагается за некоторые вещи, которые сегодня вообще ненаказуемы. Но читатель должен найти время поразмыслить о двух вещах.

Во-первых, закон Моисея пришел от Господа. Поэтому мы должны быть осторожны в принятии любого негативного мнения о его святых заповедях. Я не могу понять, почему, если Бог требует за что-то наказания, я могу судить Его святые законы. Нет, тысячу раз нет. В этих законах нет ничего, что недостойно истинного Бога. Если у меня есть проблемы с ними, проблема во мне, а не в этих законах.

Один автор защищает не-теономную перспективу государства в следующих выражениях: «Государство обязательно должно быть плюралистично в том смысле, что оно дозволяет своим гражданам свободу совести и вероисповедания там, где они считают это нужным». Звучит хорошо. Но давайте сравним это с другим его же принципом: «Государство должно выступать в защиту основных моральных принципов и заповедей Второй скрижали, которые сегодня забыты или проигнорированы». Это значит, что государство обязано отправлять правосудие в отношении тех, кто прелюбодействует, лжет и т.п. Но я не вижу, как эти два принципа могут существовать в стабильных отношениях. Реально наша проблема в том, что первый принцип поглотил второй.

 Позвольте мне проиллюстрировать это. В большинстве западных стран закон когда-то был решительно против гомосексуалистов, то есть в этом отношении он был близок библейским стандартам. Мы имели некоторые элементы теономии в своем законодательстве. Но теперь во всем западном мире это исчезает. Гомосексуалисты выступают открыто, они требует прав на свой образ жизни. И поскольку плюралистическое государство оставляет гражданам полную свободу совести в вопросах веры, люди считают, что и это не может быть предотвращено.

Некоторые «христиане» говорят: ну и что? Там, где не причиняется вреда другим людям, в чем проблема? Проблема в том, что толерантность государства ко злу наносит вред, и многим людям.

1. Если гомосексуалисты имеют равные права и не может быть никакой «дискриминации» по отношению к ним, то закон должен защищать их право преподавать в школах. Каким образом они не повлияют на детей своим образом жизни? Очевидно, «нейтралитет» является мифом.

2.   СПИД распространяется через переливание крови. Если геи станут донорами, они начнут распространять СПИД. Будет ли такое «плюралистическое общество» безопасным?

3. Прежний правопорядок сегодня все более ослабевает, а новый – доминирует. Это значит, что государство санкционирует массовое убийство нерожденных детей. Прежний правопорядок, хоть в чем-то теономный, защищал их. Новый «гуманистический» правопорядок защищает убийство.

Поэтому меня не впечатляет аргумент от страха. Я имею в виду опасения, что принятие государством библейского правопорядка породит море насилия. Конечно, смертная казнь в таком случае будет. Но она есть и сейчас. То, что вообще смерть не афишируется, не означает, что ее нет. Она есть. Так что вопрос не в том, будет ли смертная казнь. Вопрос, будут ли ей подвергаться невинные или виновные.

Сегодня слишком часто умирают невинные. Честно говоря, я предпочитаю старую систему, где смертью карались виновные. Когда Джон Диллинджер был жив, росло число убитых им людей. Лично я почувствовал себя лучше, когда пришло известие, что он мертв. Конечно, плохо, если его жизнь закончилась так, но это лучше, чем дальнейшая смерть других людей. В те дни еще применялся электрический стул. Изобретение ужасное, но будет хуже, чем если убийцы будут убивать дальше – и это как раз то, что мы часто видим сегодня!

Наши читатели наверняка согласятся со сказанным. Мы противники гомосексуализма и не просто цитируем Ветхий Завет в подтверждение нашей правоты. В 1980 г. наш Всемирный Реформатский Альянс объявил все гомосексуальные практики грехом на основании Моисеевых законов.  Меня поражает, что мы все теономисты, когда нам от этого лучше. Так что проблема не в том, будет ли теономия ли нет. Вопрос, как мы будем последовательны в применении библейских законов.

Согласен ли я с теономизмом в целом? Я не боюсь обвинений. Вещь, которая заставляет меня быть осторожным – это внутренняя несогласованность в теономизме. Возьмем взгляд на Субботу. Одни говорят, что эти законы должны применяться, как и все прочие, другие – что нет. Теономисты принимают совершенно разные позиции и по другим вопросам. Некоторые из них жестко защищали христианские школы и отвергали профсоюзы. Я не нахожу это ни последовательным, ни убедительным.

Поэтому нам надо иначе реагировать на слово «теономия» и рассматривать конкретные моменты. Если вы говорите, что вы теономист, хорошо, объясните, хотя бы так, как Кальвин, что означает конкретно этот закон сегодня. Что это такое в принципе и как это применяется? Если вы не можете этого сделать, то вы не теономист.

Точно так же вы можете прийти ко мне и сказать, что вы не теономист. Я скажу: ну что ж! Позвольте мне взглянуть, как вы применяете вот эти вещи в Библии. В лучшем случае я слышу от таких людей: это Ветхий Завет, а мы христиане Нового Завета. Вот это и есть антитеономизм. Так что давайте отбросим инстинктивные реакции и ярлыки.   Вместо этого, мы должны начать относиться друг к другу с уважением, и обсудить наши разногласия терпеливо, внимательно, и - главное - спокойно, с постоянной ссылкой на текст Библии.

Гулль, 1994

ПРЕДПОСЛЕДНИЕ МЫСЛИ О ТЕОНОМИИ

Джон Фрейм

http://www.thirdmill.org/files/english/theology/45883~8_20_01_8-07-05_PM~TH.Frame.Theonomy.pdf

После 20 лет изучения, обсуждения и споров о теономии я хотел бы обобщить в них, на мой взгляд, самое важное. Я хотел бы считать мои выводы окончательными, но не рискну на это – и потому называю их «предпоследними».

Теономию можно определить широко как соблюдение закона Божия, к которому призваны все христиане, и в особенности с этим согласятся реформаты. Здесь я, однако, определяю этот термин более узко как школу реформатской богословской мысли, предпочитающую конкретное, буквальное и подробное приложение Моисеева гражданского законодательства к современным гражданским правительствам. Говоря о «предпочтении», мы подразумеваем некоторую свободу действий. Многие теономисты говорят о применении закона только в общих чертах и не буквально. Но другие, как правило, приверженные теономии в большей степени, чем мы, понимают все вполне конкретно.

Очевидно, теономия не может быть определена так четко, как того требуют герменевтика и экзегетика. Теономисты отличаются между собой не только в понимании применения конкретных гражданских законов. Как я уже говорил в другом месте, граница между теономистами и более традиционными реформатами не резка, но размыта. Скорее, теономия, как мы определили выше – это просто определенная тенденция в реформатской мысли, которая зависит, на мой взгляд, не от общих богословских принципов, а от толкования конкретных вещей. Если наше толкование убеждено, что речь идет о текстах с высокой степенью конкретности, прямых и подробных, то мы должны будем сказать, что в данном случае теономисты правы.  Если толкование склоняется в другую сторону, то это будет не так.

Я не могу здесь приводить экзегезу всех соответствующих мест, но надеюсь, что следующие замечания будут полезными.

1. Историческая реформатская мысль демонстрирует теономистские акценты в разной мере. Я не думаю, что какой-либо подход к теономии является единственно реформатским. Конечно, реформаты не могут быть антиномистами. Они убеждены, что христиане должны руководствоваться законом Бога, в том числе ветхозаветным. Но реформатская экзегеза, в том числе у Кальвина, достаточно многообразна, и это касается и деталей Моисеева законодательства и его применимости к современной ситуации.

2. Отказ Клайна от теономии предполагает некоторые идеи, которые сами по себе спорны и на мой взгляд сомнительны: а) резкое различие между нормами жизни и религиозными нормами, b) представление о религиозно-нейтральном значении завета с Ноем, с) взгляд на Новый Завет как на единственный норматив для христианской Церкви. Мы не должны думать, что Клайн в большей мере, чем теономисты, представляет реформатскую традицию.

3. Другие критики теономии, как правило, весьма расплывчаты в своих рассуждениях и даже выявляют определенную антипатию к Моисееву закону, например, они приходят в ужас от самой идеи сделать гомосексуализм преступлением, наказуемым смертной казнью.

4. И Банзен, и Клайн сделали широкие, смелые программные заявления, которые значительно повлияли на обсуждение деталей. Это привело, на мой взгляд, к тому, что данные заявления недостаточно представляют то, что за ними стоит. На самом деле их сторонники гораздо ближе друг к другу, чем они сами думают.

5. В Писании никогда не бывает единства без многообразия, и наоборот.  Каждый закон Писания должен быть применен к своей ситуации. Поскольку ситуации различны, различно и применение закона. С другой стороны, так как все Писание Богодухновенно, всякое его применение имеет одну черту: это применение Слова Божия, обладающего существенным единством. Риторика, которая отрицает единство или разнообразие, вводит в заблуждение. В отличие от теономизма, следует признать, что применение одного и того же закона может изменяться. Антитеономизм же идет вразрез с тем, что Слово Божие должно применяться во всех сферах жизни (Мтф.4.4).

6. Изменения такого рода относятся как к истории Искупления (смена Ветхого Завета новым), так и к культурным переменам. Оценка актуальности всех этих изменений не всегда легка. Должны ли верующие носить молитвенные кисти на одежде, или это следует исключить, потому что сегодня они не будут иметь символического значения? Как насчет женского головного убора на богослужении? Мы не должны думать, что на каждый из таких вопросов есть очевидный и простой ответ, а те, кто приходит к иным выводам – это лицемеры или даже еретики. Бог учитывает ограничения нашего познания.

7. В теономизме есть некоторая путаница в связи с настоящим и будущим применением закона.  Когда Банзен заостряет внимание на трудности обеспечения теономии в современном мире, он не утверждает, что Моисеев закон сегодня неприменим. Он полагает, что есть люди, которые понимают закон и верят в него, и исполнены решимости быть народом Божьим. Но эта идея превращается у теономистов из практической программы для настоящего в идеал будущего. Тем не менее риторика теономистов рассчитывает на немедленные практические действия. Я подозреваю, что мало кто согласился бы с теономизмом, если бы он не представил определенного идеала будущего. Конечно, если постмилленаристский идеал будет реализован, то институты мирового сообщества в значительной степени станут христианскими и большинство людей найдет перспективу жить при Моисеевом гражданском праве достаточно привлекательной. Я согласен, что есть элементы Моисеева закона, которые реальны и достаточно полезны в современном обществе, например двойная реституция за кражу без лишения свободы. Но вопрос не в том, можно реализовать это в настоящее время или нет, а в том, что в будущем это может оказаться не легче. Мы должны не только определить, как буквально Закон должен применяться в идеальной ситуации, мы должны также определить, каким образом он будет применяться в неидеальной ситуации сегодняшнего дня.

8. Значительная часть риторики теономистов предполагает обеспечение определенности в отношении деталей. Я часто слышал, как Банзен предлагал решить, как можно запретить, скажем, скотоложство  с помощью прямой ссылки на Ветхий Завет без обращения к прецедентному праву. Мы можем вывести законы, говорят теономисты, из всех частей Священного Писания, которые являются достаточно конкретными. Другой пример: теономисты, как правило, отрицают обращение к «естественному свету», к чему призывал еще Кальвин и его последователи, ибо естественный свет не является достаточно конкретным для наставления. Такой аргумент предполагает, что нам необходимо Божие руководство, совершенно конкретное, которое не оставляет места для человеческой рефлексии, ибо иначе мы будем подчиняться себе, а не Богу. Но на мой взгляд это не христианская этика. В христианской этике всегда есть ситуативная перспектива. Всегда есть ситуация, в которой закон должен быть применен, но Писание не всегда указывает ситуацию в деталях. Всегда, таким образом, есть и роль человеческого разума:  взять слово Божие и применить его к ситуации. В Писании нет абсолютно конкретных заповедей, ибо все заповеди до некоторой степени обобщены. Писание не говорит мне, что нужно делать с компьютером, на котором я пишу эту статью. Но в общих чертах я это знаю. Писание нигде конкретно не говорит об абортах, но мы знаем, что аборт противоречит заповедям и языку Писания, касающимся нерожденных. Писание не говорит о ядерной войне, искусственном жизнеобеспечении и т.д. Мы не должны быть разочарованы тем, что из Писания нельзя вывести, скажем, конкретное ограничение государственных налогов. Мы никогда не избежим необходимости применять общие принципы к конкретным ситуациям. Если мы хотим апеллировать здесь к естественному праву и совести, то это возможно, хотя у меня есть ряд критических замечаний к теории естественного права.

9. После некоторых размышлений я пришел к выводу, что теономия является хорошим примером тому, как не следует подавать богословские идеи. В моей концепции познания Бога я представляю мультиперспективный подход к богословию. Сегодня я мог бы написать эту книгу совсем иначе: я бы сказал, что такой подход ясно представлен в Писании и у реформаторов, но со времен Реформы до наших дней довлеет нечестие единой перспективы, которое привело к обеднению Церкви и ее беспомощности перед самыми тупыми ересями. Я бы предложил своим студентам охарактеризовать с этой точки зрения все бои в церквах, конфессиях и христианских школах. Я действительно считаю, что Писание является мультиперспективным, и такова же должна быть любая хорошая теология.  Я также считаю, что Церковь была обеднена узкими подходами, которые абсолютизировали отдельные акценты в ущерб другим и которые чрезмерно обобщали библейские принципы и злоупотребляли ими, игнорируя все перспективы, кроме своей собственной. Такое богословие создает только разногласия; в сущности это конфессионализм.

Однако я не считаю, что церковную фракционность следует ненавидеть столько же, сколько ценить множественность перспектив. И я считаю, что лучший способ подать последнюю христианам – это увидеть, что именно в нее они уже верят в душе, а не вступать в соревнование с читателями, прежде чем они хотя бы поймут, о чем идет речь.  Острая полемика в теономистском движении, спровоцировавшая его критику, была, на мой взгляд, совершенно ненужной и контрпродуктивной в отношении его целей. Люди так и не узнали важных целей теономии, ибо трудно учиться у тех, кто всегда тебя в чем-то винит. Реформатский народ всегда высоко ценил закон Божий. Реформаты не могут быть антиномистами и не могут клеймиться как таковые. Теономный подход не должен нападать на них за скрытый антиномизм, но выяснить, как следует более вдумчиво и точно обьяснять Слово Божие. Использует ли Писание укоризненный язык по отношению к нам самим? Несомненно, для этого есть место. Иисус был суров с фарисеями, но не с самарянкой, хотя, конечно же, Он осудил ее грех. В целом я думаю, что реформатская полемика оправдана, но я всегда удивлялся, насколько она бывает неубедительной. Мух легче поймать на мед, чем на уксус.