1.Является ли христианство религией?

Существует ли вообще такая вещь, как религия? Определить религию надлежащим образом невозможно. С логической точки зрения, необходимо определить методику определения религии в зависимости от того, кто это делает - будь это философы, богословы или светские гуманисты. Для каждого человека религия будет означать разные вещи. Например, нет никакого психологического описания переживаний, эмоций или особых состояний сознания и чувств, которые могли бы адекватно и объективно описаны во всех случаях как религиозные. В эмоциях вообще нет ничего отчетливо религиозного, они лишь проявляются в контексте религии. Таким образом, психологический метод никак не позволяет объяснить религию или оправдать свои претензии на научную объективность в этом процессе. Можно было бы спросить, имеет ли Бог или понятие о Нем важное значение для религии. Это тоже может отличаться от религии к религии. Как насчет буддизма, агностицизма или атеизма? Имеет ли понятие Бога значение для понимания религии как таковой? А что делать с коммунизмом? Может ли он быть определен как религия?   
Некоторые пытаются изучать религии сравнительным способом, но это тоже не удается. Прежде всего, сравнительное религиоведение начинает с некоторых знаний о том, что оно пытается получить в итоге - включая описание Бога. Это ошибочная аргументация. Религия в итоге снижается до "того, за что человек может жить и умереть". Но какой реальный смысл имеет это утверждение? Нет ничего, что приложимо только к нему, и оно лишено смысла. Такой величиной для некоторых людей может быть нумизматика! Также нельзя притянуть понятие или идею Бога к любой религии. "Религия" становится словом, недостаточным для того, чтобы описать истину в последней инстанции. Если слово означает все, то ясно, что оно не значит ничего. 
Снова и снова в сравнительном религиоведении появляются слова, фразы и определения, которые несправедливо прилагаются к христианству или пересматривают его концепции, чтобы "религия" стала более открытой, современной или экуменичной. Но это невозможно, так как почти в каждом аспекте христианство стоит особняком, прежде всего за счет своего словесного откровения о конечной реальности, благодаря которому его концепции объединяются в согласованную систему  и формируют эпистемологическую схему, придающую ей логический смысл.

2.Вера и разум

Есть некоторые мыслители, такие, как Фома Аквинский, которые считали, что истинная религия каким-то образом основана на деятельности естественного разума. Для Аквината такова, например, надлежащая процедура доказательства бытия Бога. Гордон Кларк почти окарикатуривает этот процесс, когда пишет: "Томистская точка зрения различает процесс достижения истины разумом естественного человека без посторонней помощи и принятие доброй волей авторитета Божественного откровения. Первый является делом философии, последнее должно приниматься без доказательств, ибо это сфера веры" (Р.29). Вера в то, что основано на доказательствах, говорит Фома - это не вера на основании Божественной власти, то есть это вообще не оставляет места для веры. Люди могут знать, что Бог есть, если они доказали это, но это убеждение не основано на вере, и на самом деле они не поверили. Скорее, доктрины откровения завершают то, что философия оставляет незавершенным, и два набора истин становятся взаимодополняющими. Вера для Аквината означает, что истина дается из сверхъестественного наделения какой-то информацией. Разум и логика здесь остаются в стороне.
Если Бог существует, то Он мотивирует некоторых людей тем, что дает им откровение. Следует отметить, что из этого не следует, что человек может без посторонней помощи прийти к познанию этой истины. Он будет нуждаться в помощи Святого Духа. Таким образом, в соответствии с реформатской предпосылочной схемой томистская философия не работает. Невозможно начать с чувственного опыта и с помощью формальных законов логики вывести из него бытие Бога. Аквинат пытался определить Бога с помощью таких понятий, как потенциал и акт, но он никогда не определяет сами эти термины адекватно. Он утверждает, что Бог есть Недвижимый двигатель, который движет все вещи, ибо вся вселенная основана на свойстве движения. Но он не может перейти от идеи Перводвигателя к Личности Бога без Божественного откровения. Дэвид Юм, кажется, следует за ним, когда он говорит, что космологический аргумент по сути есть апелляция к Недвижимому двигателю для создания или приведения в движение вселенной в целом. Но вселенная в целом не известна ни одному человеку. Как же тогда могут быть истинны выводы о вселенной в целом, и как тогда на основе разума можно прийти к какому-либо заключению о Боге? Никто не видел вселенной в целом, и, стало быть, на основе чувственного опыта таких выводов делать нельзя. Чарльз Ходж также развивает мысль Аквината и говорит, что "бесконечное количество следствий не может быть самосуществующим". Но это заявление Ходж должен доказать, а не просто утверждать.
Люди также попадают в затруднительное положение, когда они прибегают к разуму без веры. Рационалист Декарт писал, что нельзя начинать с ощущений (или того, что таковыми считает разум), ибо никто не может доверять ощущениям. Нельзя также знать, что значит абсурд или не-абсурд, если мы не понимаем, что имеется в виду под абсурдом. Доказательство Cogito зависит от одной только логики. Таким образом, последовательного применения законов логики уже достаточно. "Я думаю, что" - это положение, которое может быть доказано или подтверждено. Но когда разум пытается держаться сам собой, ему необходимо откровение. Так что вопрос не просто в том, является ли Библия истинной. Выводимы ли все наши знания из разума и логики? На этом фронте рационализм, похоже, провалился.
Эмпиризм также идет по пути, на котором он не способен ни уяснить значение религии, ни дать ее формальное определение. Если эмпиризм поддерживается последовательно, в нем вообще нет места откровению. Видят ли люди пространство? Как они способны на это? Что такое пространство? Это понятие для конкретного эмпиризма ничего не значит. кроме хаоса. Он вставляет в самое начало своих аргументов некое представление о пространстве или пространственных отношениях, прежде чем начинается процесс поиска и проверки того, существует ли пространство. Хотя вещи находятся в движении, конечная реальность, где они находятся, пребывает в сфере пространства, которое не может быть эмпирически проверено, но только предполагается. Кант пытался спасти эмпиризм, вставив априорные идеи чувственного в наш ум. Люди знают, что две линии равны, так как качество равенства для нас врожденное, в противном случае люди не имели бы идеи равного вообще.  Кант, однако, сделал ряд ошибок. Опыт, говорит он, уступает категориям человеческого понимания. Тогда возникает вопрос, как люди могут познать Бога, если опыт и ощущения уступают категориям. Гегель пытался спасти Канта, намекая на Абсолютный Разум, которому мы все причастны. Но он довольно быстро приходит к абсурду, ибо если отношения вещей реальны лишь благодаря этому Разуму, и нужно знать его, чтобы понять истину любых отношений, то может показаться, что если мы не будем знать все, то мы вообще ничего не сможем знать.
Другая, более популярная в ХХ веке позиция может быть названа "верой без разума". Она характерна сегодня для большинства евангелических церквей и может быть более конкретно определена как мистика. Это люди, которые полагаются на опыт без знания (что есть крайняя форма экзистенциализма). Для них реален мистический опыт наподобие гнозиса, в котором никто ничего не может сказать о своей встрече, ибо сам механизм знания, обуславливающего получение опыта и вытекающего из него, отрицается. Но знание должно быть, чтобы мы могли спросить: что мы на самом деле узнали из полученного опыта? Более сложным путем шел Серен Кьеркегор, который говорит, что Бог есть истина, а истина существует только для верующего, который внутренне испытывает напряженность в отношениях между собой и Богом. Но тогда Бог существует только в субъективности. Это полностью исключает объективную истину, и по сути все сводится к солипсизму. Такие выводы также сродни Бруннеру, Уильяму Джеймсу и даже Ницше, которые сознательно придавали философии внутренне противоречивый и саморазрушительный характер.
Наконец, есть решение "и вера и разум". Вера должна иметь интеллектуальное содержание и силу. Вера христианского богословия и философии - это не слепая вера. Она живет в сердце, уме и душе, которые библейски и логически объединены разумом, возрожденным Святым Духом. Например, это имеется в виду в Быт.6.5: "И увидел Господь, что развращение человеков был велик в земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло постоянно". Или п Пс.4.4: "Гневаясь, не согрешай. Поразмысли в сердце своем". Ваше сердце может в ужасе воскликнуть: где же книжник? Где совопросник века сего? Но эти места у Павла четко говорят об уме и интеллекте. Они были бы вообще бессмысленны, если бы обращались только к эмоциям. Таким образом, вера в Бога невозможна без осмысления того, во что мы верим. Если от нас требуют проверять Писание чувствами, чтобы избежать обвинений в иррациональности, то это само по себе иррационально. Откровение необходимо в качестве основы для рационального мировоззрения.

3.Вдохновение и язык

Устройство нашего разума должно предполагать информацию, которая приведена Богом в определенную форму. Вдохновение в Писании как данное Богом - это основа истины, определяющей характер взаимоотношений Бога и людей. Писание говорит: "Я воздвигну им Пророка, как вы из среды братьев их, и вложу слова Мои в уста Его, и Он будет говорить им все, что Я повелю Ему" (Втор.8.18). "Тогда Господь дал мне руку Свою, и коснулся уст моих, и сказал мне Господь:". вот, Я вложил слова Мои в уста твои" (Иер.1.9). Слова сами по себе вдохновенны, если они приходят от конечного Источника истины - от Самого Бога. Некоторые считают, что если Бог дает Свои слова пророкам или кому-либо еще, то это должно свести на нет многообразие в Библии и порядок, в котором она написана. Тем не менее, есть разница между режимом откровения, в котором участвует писатель, и идеей так называемой диктации. В Библии Слово Божие написано сверхъестественным образом, с выражением авторами своей личности в их трудах, но с намерением и смыслом, вложенным Богом.
Можно ли доверять тогда букве Библии? Как на самом деле работает ее язык? Натурализм и бихевиоризм имеют дело со словом физическим, чувственным. Но если это так, то как можно применять слово или смысл "добродетель", если нет конечной объективной основы для добродетели? Эти системы делают язык всего лишь символическим, а значит, не имеющим реального смысла. Все может быть символом чего-то другого, и для каждого отдельного человека это может продолжаться до бесконечности. Но за языком должна стоять мысль. Язык нуждается в смыслах, стоящих за ним, и высшая реальность придает языку значение. Без такой формы коммуникация невозможна. И если общение невозможно, то оно бессмысленно. Все значения исчезают, истина и ложь и сам смысл вещей исчезают вместе с ними.
Человеческий ум не пуст от концепций. Он содержит врожденные идеи, и это нормально. Существует даже врожденная идея Бога, ибо без такой идеи ни одна ссылка на Бога невозможна, даже через откровение. Логос Божий - это рациональный свет, который просвещает каждого человека. Святой Дух восстанавливает сердца, и затем мы может обоснованно рассуждать о библейских утверждениях, которые нам даны.
Логический позитивизм пытается свергнуть истину как таковую и превратить ее в набор языковых связей. Логические позитивисты заявляют, что в принципе Бог может говорить с людьми даже через ложь. Ему не нужна истина, чтобы это делать.  Это позволяет скрыть границу между христианством и другими религиями. Перед нами шведский стол информации, за которой не стоит ничего, ибо внутренних связей в ней нет. Логические позитивисты не признают ничего похожего на непреложность истины. Они отрицают любые врожденные формы в уме. Они считают, что логика может меняться как погода. Как тогда они могут рассчитывать на какую-либо информацию, значимую для всех?  Но никто не может написать книгу или даже предложение без использования закона непротиворечия. Таким образом, все это опровергает само себя, ибо нельзя сохранить внутреннюю связь вещей без Божественного откровения и законов логики.

4. Откровение и мораль

Имея дело с моралью и религией, философы сделали несколько попыток определить, как следует смотреть на жизнь. Очевидно, существует множество этических разногласий, ибо здесь сколько людей, столько и вопросов. Некоторые из этих методов можно найти в утилитаризме ("максимум блага для наибольшего числа людей"), инструментализме Дьюи, ситуационной и научной этике.
Утилитаризм учит, что выбор между двумя направлениями действия должен зависеть расчета количества, продолжительности и интенсивности удовольствия и страдания, и эта концептуализация позволяет сделать выбор. Последствия включают в себя все, что касается всех пострадавших людей, а не просто плоды индивидуального выбора. Мы пытаемся найти наибольшее благо для максимума людей или некую сумму общего удовольствия. Но есть проблема блага отдельного человека и суммы удовольствий всех людей. Такой взгляд способен оправдать любые убийства, насилия и злодеяния, известные в мире. Если насильник думает, что он поступает хорошо, то это вряд ли улучшит самочувствие всех людей. Но если Гитлер решает убить 6 млн. евреев и считает, что это хорошо, а Сталин собирается истребить миллионы восточноевропейцев, то в утилитарном обществе это вполне допустимо. Мало того, что эти рассуждения сами по себе абсурдны, абсурдно и их обоснование. Не может ни один человек действительно судить о том, что лучше для всех людей, это бред. При таком методе нет никакой возможности заключить к универсальной норме.
Джон Дьюи попытался создать инструментализм, который заявляет, что мышление относится только к этому миру и все наши идеи, планы и действия существуют лишь здесь и сейчас. Вечность и вечные вещи - это чушь, и на этой основе люди никогда не смогут прийти к соглашению о твердых и абсолютных истинах. Тем не менее инструментализм признает необходимость этики. Проблема возникает, поскольку он не может апеллировать ни к каким высшим авторитетам и должен обращаться к человеческой субъективности. Это действительно печально. То же самое касается и ситуационной этики. Для нее, как и для инструменталистов, каждое событие связано с определенным моментом времени, и поэтому этика может меняться в зависимости от времени. Поэтому нет стандарта, нет нормы, по которой люди могут объективно прийти к познанию добра и зла. Таким образом, эта система не может предложить никакой помощи людям, которые хотят найти ответы на вопросы морального характера. Что может повысить ценность добродетели? Инструментализм считает, что какое-либо действие может сегодня быть добродетельным, а в другой ситуации оно таковым не будет. Как можно назвать это, если не алогизмом и иррациональностью? Выбор, таким образом, не основан ни на чем, кроме личных предпочтений. Опять же, мы приходим к субъективному релятивизму, который не дает никаких ответов. 
Инструментализм пытается оправдать свои претензии к морали путем наблюдений или проверок научным методом. К сожалению, наука здесь ничего не проверяет. Она может сказать, как что-то работает, например, как падает камень, но она никогда не скажет, почему и зачем это так. Это философский вопрос, который возможен только для тех, кто признает объективный источник истины. В инструментализме ничего подобного нет. Научный метод не найдет ни грана смысла ни в чем вообще. В нем нет идеалов, которые он мог бы предложить. Если все это так, то что Дьюи предложил миру, кроме единственно приходящего на ум вопроса, стоит ли жить вообще? В его системе, однако, этот  вопрос не имеет смысла, и вполне логично, что отвечать на него не стоит.
В отличие от преобладающего сегодня светского гуманизма христианство дает непротиворечивое обоснование этики в целом. Поскольку Бог есть Автор вселенной, от  Него исходит единственное объективное правило, по которому люди могут понять ценность добра. Без этого понимание моральной истины просто невозможно. Как справедливо утверждает Вестминстерское исповедание: " Подчинение нравственному закону во все времена обязательно для всех: как для оправданных, так и для всех прочих. Это касается не только соблюдения заповедей, составляющих сущность этого закона, но и повиновения власти Бога-Творца, Который дал его. Христос в Евангелии никоим образом не освобождает нас от этой обязанности, но решительно утверждает ее" (19.5).

5. Бог и зло

В каждой системе этического и морального мышления маячит вопрос об отношении Бога ко злу. Некоторые пытаются счесть Бога конечным и сделать Его немногим больше, чем Зевс, который постоянно пытается отрабатывать свои планы над своенравным творением. Тогда зло просто неизбежно в жизни вселенной, ибо конечный "бог" просто не в состоянии справиться с ним. Писание решительно говорит, что Бог всемогущ и суверенен. Но как примирить Его доброту и всемогущество с существованием зла?
Свободная воля всегда вступает в игру при попытках понять, как зло вошло в мир. Нет никаких сомнений, что христиане должны это понимать. Ответ на вопрос "почему" очень прост: Бог предопределил это. Он определил, как произойдет падение, а также восстание ангелов на небесах. Бог контролирует все. Вопрос, таким образом, не в том, как это произошло, а при помощи каких средств Бог определил злу существовать.
Августин задал вопрос: "Если Бог создал души, которые не были греховны, то не ответствен ли он за грех?". Ответ отрицательный, но каким образом? Надо отвергнуть ходячую идею выбора. Свободная воля совершенно ложно понимается как способность нейтрально выбирать между двумя противоположностями - добром и злом. Нигде Библия не подтверждает это. Быть свободным или иметь свободу в Библии нигде не значит быть в состоянии выбирать добро или зло. Здесь ставится на карту само определение свободы. Арминиане говорят, что человек свободен, но что они имеют в виду? Для них это значит, что в некотором роде сердце человека, пусть даже немного, но независит от развращенности Адама и вменения его греха. Человек, имеющий такой аспект, имеет возможность выбирать добро или зло. Но Библия не согласна с этим, как и раннее христианство. Люди свободны в выборе желаний своего сердца. Их сердца злы, и это значит, что все, исходящее из них - зло, пока Бог не изменит эти сердца - если Он сделает это вообще. Даже если свободная воля в арминианском смысле верна - а это не так - эта система не решит вопроса, почему существует зло. Представим, что герой комиксов Супермен реален. Он видит, как мальчик падает с небоскреба, летит вниз и догоняет его, но при этом предлагает мальчику использовать свою волю и выйти из этой ситуации. Но мальчик не имеет возможности спастись. Если Супермен позволит ему разбиться, будет ли он виноват? Да. Таким образом, арминианство не избавляет Бога от проблемы зла. Оно просто затемняет сознание людей, заставляя их испытывать ложное чувство свободы, когда на самом деле они мертвы во грехе. Но реформатская или кальвинистская позиция не только отвечает на вопрос, а помещает его в библейский контекст. Бог наделил волю человека естественной свободой так, чтобы она не склонялась по необходимости природы к добру или ко злу (Иак.1.13-14, 4.7, Втор.30.19, Ис.7.11-12, Мтф.17.32, Иоан.5.40). Человек в состоянии невинности был свободен и имел власть делать то, что хорошо и угодно Богу, но тем не менее он был изменчив и мог пасть (Еккл.7.29, Быт.1.26, 2.16-17, 3.6,17, Кол.3.10). Впав в состояние греха, человек полностью утратил всякую способность воли к духовному добру или желанию спасения; от природы он чурается этого добра и мертв во грехе, будучи неспособен своими силами возродить себя или подготовиться к спасению (Рим.5.5, 8.7-8, 3.9-10, 12, 23, Иоан.6.44, 65, 15.5, Еф.2.1-5, Кол.2.13, 3.3, 1 Кор.2.14, Тит 3.3-5). Когда Бог обращает грешника и переводит его в состояние благодати, он освобождает его от природного рабства греху и по Своей благодати возвращает ему свободу, позволяя делать духовно благое, хотя по причине оставшегося растления он не только не идеален, но наряду с добром делает и будет делать то, что плохо (Кол.1.13, Иоан.8.34-36, Рим.6.6-7, 14-19,22, Фил.2.13, Гал.5.17, Рим.7.14,25, 1 Иоан.1.8-10). Воля человека становится совершенно свободной и неизменно благой только в состоянии славы (Евр.12.23, 1 Иоан.3.2, Иуд.24, Откр.21.27). Это не только решает проблему греха, но решает вообще все проблемы философских попыток без откровения добыть "веру", которая не является истинной верой вообще.