'''[[[http://www.reformation21.org/shelf-life/evil-and-the-justice-of-god-1.php''&#39&#93]];;;
 
Возможно, это уже мономания, наподобие погони капитана Ахава за китом. Епископ Н.Т.Райт, похоже, испытывает неизлечимую склонность ко всему новому. Его "новый взгляд на Павла" был встречен с возмущением консервативными христианами за новую причудливую трактовку доктрины оправдания, в итоге которой он заявил о мысли католицизма и Реформации: "Чума на оба ваши дома". В то же время епископ Райт получил большое признание от христианских общин за свою прекрасную защиту реальности воскресения Христа. Теперь, однако, он предлагает нам новый взгляд на зло.

 Райт рассматривает учение о проблеме зла как необходимое упражнение для своих собственных попыток исследовать более глубоко учение об искуплении Христа. В этом исследовании он перебирает различные трактовки проблемы зла, которые коренятся в абстрактной философии и теологии. Особое значение он придает мифу о прогрессе, возникшему в XIX в. в результате влияния диалектического идеализма Гегеля. Идея, что зло будет искуплено в рамках какого-то естественного исторического процесса или космического движения к "точке Омега" - это идея, которая для Райта  полностью противоречит Библии и несостоятельна, и это правильно. На его взгляд, переломным моментом для современного понимания зла стал шок Лиссабонского землетрясения, которое произошло в 1775 году. Это катастрофическое событие дало новые исследования по природе и причинам зла  с философской и литературоведческой точки зрения.

 Трагедия, которая постигла португальский народ в результате землетрясения, побудила многих к пересмотру теодицеи Лейбница, который выделял три вида зла - метафизическое, физическое и моральное. По словам Лейбница, всякое зло имеет свое метафизическое начало в неизбежном недостатке бытия. Даже Бог не может создать другого бога, который будет конечен и зависеть от изначального Бога и будет по определению тварью при всех ограничениях, относящихся к тварности. Так что если Бог собирается сотворить, Он должен создать космос и существа, которые не являются метафизически идеальными. В этом случае моральное зло объяснимо как неизбежное следствие конечности. Но этот взгляд вступает в конфликт с библейским пониманием возникновения зла в мире. Такой тип мышления спровоцировал сатирические сочинения Вольтера, когда он смеялся над доктором Панглоссом за его наивное понятие, что мы живем в лучшем из всех возможных миров.

 Стоит отметить, что Райт видит в этом переломном моменте необходимость для западных мыслителей вывести зло из абстракций в сферу конкретной жизненной боли и страданий, которые мы испытываем в этом мире. Конечно, нет ничего нового в том, чтобы рассуждать о зле в контексте конкретных страданий и трагедий. Вовсе не впервым людям приходилось ломать голову над вопросом "что не так" после колоссальных разрушений, вызванных землетрясением в Португалии.

 Мир, с момента своего создания, был подвержен насилию, и катастрофические катаклизмы и вторжение крови и смерти есть везде, где мы живем. Мы можем вспомнить натиск варваров на Рим, который подтолкнул христианских мыслителей к раздумьям о проблеме зла. Позже ту же проблему подняла агрессия турок, не говоря уже о чудовищной чуме, выбившей чуть ли не четверть европейского населения. Зло как реальная боль - в этом нет ничего нового.   Когда мы обращаемся к ветхому Завету, как и во многих случаях, епископ Райт - удивительно, что  в этой книге мы видим не только плач и отчаяние Иова, сидящего на навозной куче, но и Аввакума, который поднимается на башню и жалуется на то, что святой Бог созерцает и, видимо,  терпит зло.

 И мы также полагаем, что автор книги Екклесиаста, тоже размышлявший о проблеме зла, знал его не понаслышке, но на своей шкуре. Но что имеет в виду Райт - так это культура, в которой мы живем сегодня, и что так сильно повлияло на постмодерн. Он рад, что, с одной стороны, постмодернизм разрушил миф о прогрессе как наследие эволюционной философии XIX века, но в то же время разоблачает лицо постмодерна с его несостоятельным подходом ко злу.
Новая проблема зла в этих культурных обстоятельствах проявляется в трех характеристиках, которые объясняет Райт. Первая из них заключается в том, что мы как люди постмодерна склонны игнорировать зло, пока  оно не ударило нам в лицо. Если мы спаслись от "Катрины" или 11 сентября, кажется, что нам удается держать его на некотором расстоянии от нас.

 Однако, когда зло обрушивается на наш покой как гром среди ясного неба, мы в шоке. Затем, как результат этого удара, появляется тенденция реагировать на него рядом незрелых и опасных способов. Это итог процесса, и ответ на зло, что епископ Райт отмечает в постмодернистской культуре,  во многом был проницательным выводом из этого поведения, которое есть детский лепет в сторону зла и которое так характеризует нашу эпоху. На самом деле мы хотим избавиться даже от самого понятия зла и относиться к нему как к архаизму, пока не почувствуем его болезненные оплеухи, и у нас есть склонность реагировать на зло, как будто это просто проблема, которая приходит к нам извне, а не изнутри. Мы можем копать наши окопы, рисовать линии на песке и проводить границы между нами и чужими. Мы никогда не задумываемся, что, возможно, мы являемся частью "оси зла" и даже, возможно, частью его империи.

 Епископ Райт оглядывается назад,  чтобы увидеть, как Ветхий Завет вступает в схватку со злом. Призвание Авраама как отца верующих  для осуществления Божьего замысла искупления мира не могут быть поняты без предварительного взгляда на хаос строительства Вавилонской башни, и, даже до этого, на влияние змея в саду. Что Райт так проницательно показывает - так это то, что в рамках ветхозаветной истории зло всегда сопутствует Аврааму и его потомкам, и оно так и не было устранено. Святые тогда не раз пытались строить свои вавилонские башни и постоянно оказываются легкой добычей искушения змея. Что в Ветхом Завете, тем не менее, не раскрывается - так это Божий план победы, триумфа и искупления зла. Этот план достигает своей кульминации на кресте Христа.
 На данный момент мы видим, почему Райт должен сначала бороться с проблемой зла, а потом перейти к трактовке искупления. Хотя он знает, что Новый Завет предлагает несколько образов или метафор искупления, он готов сказать, что предпочитает, хотя и не целиком, мотив "Христа-победителя", так умело изложенный в ХХ веке Густавом Ауленом. В этой концепции в центре Божественной драмы находится  победа Христа над силами зла, которые действительно не пустые абстракции, а реальные деструктивные силы и власти.

Райт считает, что Евангелия дают нам сравнительно мало того, что касается богословия искупления, а просто повествование, за исключением нескольких намеков тут и там на факты, что затем рассматриваются более подробно в посланиях. О других аспектах Искупления Райт говорит в этой книге совсем немного. Библейский взгляд на искупление не является монохроматическим. Это гобелен с несколькими нитями, которые сплетаются вместе, чтобы сформировать конечный итог. У нас есть нить победы, нить выкупа, нить суда, нить проклятия, повторяющаяся нить замещения, и у нас также "шнур" удовлетворения, которое, увы, игнорируется епископом Райтом в своих предпочтениях.

Когда Райт объясняет мотив победы Бога во Христе, он делает это без очевидного принятия грубой ереси открытого теизма. Тем не менее, он едет к краю духовной пропасти и, возможно, смотрит на нее слишком долго.  Он не раз говорит о том, что замысел Божий о победе над злом - это-де "дерзкий и рискованный план", а в другом месте называет его "неоднозначным". Читая подобные фразы, повторяющиеся в этой работе, я не раз вздрагивал и спрашивал себя: где здесь лирический тон, свойственный епископу, а где серьезное учение о Боге?  

Я не могу избавиться от абстрактной теологии, как и Райт, но я должен был спросить себя, насколько возможно для Того, Кто всеведущ, всемогущ, свят и всевластен, задумать и осуществить план, который включает в себя реальные угрозы? Где и в чем здесь риск?  Бог будет рисковать, что Его план потерпит неудачу? Бог рискует, что этот план будет сорван по решению смертных существ в этом мире? Разве это не утверждение открытого теизма? Что такого дерзкого в определении суверенного Бога одержать победу над злом? Мы можем столкнуться с рисками, когда мы боремся с какой-то проблемой, но как можно перенести эти риски на Самого Бога? Я прихожу к выводу, что на пути освоения проблемы зла епископ Райт слегка дал маху.

Есть еще один аспект, за который я благодарен этой работе, когда Райт настаивает на активности зла. Мы помним, что классические богословы описывали зло с точки зрения лишённости бытия, и епископ Райт принимает эту позицию. Однако Реформация XVI века, не отрицая такой лишённости, добавила к этому моменту кое-что еще, чтобы убедиться, что мы не заблудились в море абстракции. Их предпочтительный термин для природы зла - privatio actuosa. Здесь они подчеркнули, что зло не просто пустая дыра в дороге. Это больше, чем отсутствие тротуара на шоссе. Было бы недостаточно объяснить зло просто как  яму, что представляет угрозу для подвески нашего автомобиля. Зло активно. Это сила, которую нельзя рассматривать как просто отсутствие добра или отрицание его.

 Это активное отрицание, активное лишение, и оно имеет сверхъестественное и личное измерение. Если епископ Райт не слишком верит в сатану как личность, я хотел бы попросить его объяснить, почему Писание приписывает злу такой важнейший личностный атрибут, как намерение. Сатана - это лжец и позер, и зло, которое он распространяет, активно.    

И, наконец, Райт ведет нас от креста и указывает на будущее завершение Царства Божия, как это видно из описания нового неба и новой земли. Он великолепно отражает настроение эсхатологической надежды, утверждающее об отсутствии моря, которое на поэтическом иврите - образ хаоса, угрожающего миру. Море изгнано из нового творения,  и все формы зла, боли, страдания и особенно смерть отправляются в изгнание. Он описывает свое представление о будущем как "открытой эсхатологии". Что он хочет этим сказать? Понятно, что епископ Райт - не футуролог, если он видит нынешнюю власть и реальность вторжения Царства Божьего в этом мире. Мы живем на другой стороне Креста, воскресения и Пятидесятницы, где власть Царства уже явлена в силе. Мы не думаем, что епископ Райт следует эсхатологии, которую в ХХ веке вывел Чарльз Додд.

Скорее его взгляд на будущее близок к таким богословам, как Герман Риддербос и Оскар Кульман, считавшие, что христианское странствие в наши дни должно быть описано в соответствии с парадигмой "уже да, но еще нет". Действительно, присутствие Царства в нашей среде реально означает "уже да", и уже есть огромная победа над силами зла, но финальная битва еще не выиграна. Мы помним знаменитую аналогию Кульмана с "днем Д" во время Второй Мировой Войны. Это не день конца войны, но поворотный момент, когда победа союзников была уже решена. Я думаю, что Райт выходит за рамки того, что можно назвать открытой эсхатологией. То, что произошло на Кресте, в Воскресении и в Пятидесятницу - это больше и мощнее, чем день Д, и дает нам силы для большей уверенности, чем тогда  в неспокойном мире во время Великой войны.

 И если мы смотрим сначала в прошлое, а затем в будущее, обещание полной победы Бога над злом есть то, что дает нам здесь и сейчас реальный, настоящий дух примирения и прощения для тех, чье зло принесло нам боль. Пожалуй, это лучшее, что богословский анализ епископа Райта может дать не для ученых абстракций, а для пастырского попечения. И при всей сомнительности многих утверждений, которые я упомянул, именно в этом моменте епископ Райт вносит ценный вклад в наше понимание зла и победы над ним.